Есть про то и песни:

Ещё перед свадьбой девушка сжигала свою кудель, что обозначало конец её прядильной работы, а поскольку этот объект рукоделия символизировал и жизненный путь, данный поступок обозначал прекращение её жизни дома. Кроме того, она ходила прощаться с местным колодцем, родником, другими источниками – у неё уже больше не будет нужды брать у них воду для домашних дел.

Но вместе с завершением хозяйственной роли невеста не переставала быть дочерью и могла после свадьбы выполнять свои духовные обязанности. Например, посетить в поминальный день могилу дедушки, вместе с мужем (или самостоятельно) навестить своих родителей по определённым календарным праздникам. Вернее сказать, замужняя дочь не только имеет на это право, она обязана, ведь пропуск указанных традицией визитов в отеческий дом вызывал общественное порицание.

Более того, неверно полагать, что после перехода в новый род молодая жена была обязана «раствориться» в семье мужа, нет, она была призвана дополнять её. А чтобы женихова родня не забыла об этом, существовал такой обычай: на пиру в доме мужа стены украшали сшитыми невестой полотенцами и рушниками, которые наполняли новый дом символами её отеческого рода.

В дальнейшем такие вещи были на глазах практически ежедневно и служили они долго. Так что это было постоянным живым напоминанием о происхождении невесты.

Надо сказать, многие исследователи именно в факте перехода жены в семью мужа видят причину её предсвадебной инициации. Иными словами, они говорят, что девушка перед свадьбой в траурном платье оплакивала окончание: своей материальной жизни у родителей, своих прав (вольницы), обязанностей (помощь по хозяйству в должности ключницы) и своего образа жизни (девичества) – то есть всего того, что мы рассмотрели в этой теме про переход жены в семью мужа. Эта точка зрения слабо объясняет, почему обряды инициации подходили для общения с умершими предками. Другие исследователи старались не упустить из виду эту особенность инициации и говорили, что невеста надевала белую одежду и причетом прощалась навсегда со своими пращурами, потому что девушка вообще вычёркивалась из отеческого рода. Если первую точку зрения можно рассматривать, то вторая, на мой взгляд, сомнительна: известно, что замужних женщин называли по отчеству, а этого бы не случилось, кабы их вычеркнули из рода. Есть третья точка зрения: окончание своей материальной жизни у родителей девушка, конечно, оплакивала, но обрядовая одежда и причеты практиковались для того, чтобы её услышали и благословили пращуры и высшие силы. Кстати, именно так об этом говорили многие старожилки: в предсвадебных плачах и обрядах они видели обращение к высшим силам с надеждой на благословение.

В общем, с тем фактом, что свадьба обыгрывалась как метафорическая смерть девушки и её возрождение как жены, согласны все исследователи, но о причинах и деталях этого явления идут дискуссии.

Свадьба как спектакль

Русская народная свадьба (как и традиционная свадьба большинства других народностей) являлась спектаклем. Сами старожилы часто говорили об этом этнографам как о важном моменте. Раньше бытовало выражение «играть свадьбу», никто не говорил «проводить свадьбу» или «устраивать свадьбу». Проигрывание свадьбы было специально направлено на вызывание у всех участников широкого спектра человеческих эмоций. Этот спектакль заставлял плакать, смеяться, переживать боль, радоваться, смущаться, радеть за свою «команду» (сторону свадьбы), гневаться, испытывать гордость, презирать, восхищаться, удивляться и многое другое. Как говорится, душа развернулась, потом свернулась, и так несколько раз.

Более того, в свадебном спектакле присутствовали некоторые архетипичные сюжеты, которые вызывали определённые глубинные чувства.

Александр Талал (известный сценарист и глава сценарного подразделения крупной кинокомпании), говоря об удачных сценариях, подчёркивал, что архетипичные сюжеты на протяжении тысячелетий появляются то в религиях, то в произведениях, в том числе и в сегодняшнем кино.

По его словам, одним из этих самых популярных архетипичных сюжетов является «воскрешение» героя. При этом в кинофильмах образом такого события часто является рука якобы погибшего, которая неожиданно появляется из пожарища, пропасти и т. п. В этот момент зритель испытывает первобытный восторг 53 .

Если сравнить это с народной свадьбой, можно представить, с каким восторгом участники следили за «воскрешением» невесты: сначала она стоит пассивно, вся задрапированная белым одеянием с ног до головы, её лицо закрыто плотной тканью, одежда полностью скрывает фигуру – и все присутствующие притворялись, что невеста – это всё равно, что привидение. Но вот родители объявляют, что передают руку дочери жениху: откуда-то из этого белого «савана» появляется рука, и за неё жених берёт свою невесту и выводит из дома. С этого момента начинается «воскрешение» невесты, которая в середине свадьбы окончательно превращается из неживого существа в роскошную женщину в ярком наряде. Удивительно, насколько этот свадебный эпизод аналогичен сюжетам, которые специально создают режиссёры массового кино.

Думаю, остальные примеры архетипичных сюжетов перечислять необязательно, главное, мы поняли, что народную свадьбу нужно воспринимать, как спектакль в театре. Это игра, которая рождает массу эмоций.

«Разорванные» обряды

При знакомстве со свадебными обычаями может возникнуть ощущение, что некоторые из них как будто «разорваны», т. е. начало и окончание находятся в разных свадебных циклах, их временно прерывают другие ритуалы. Что сильно затрудняет восприятие свадебного комплекса. Вот несколько примеров.

После сговора во многих регионах невеста была обязана подарить жениху свой платок, которым она украшала голову по праздникам. В XIX–XX веках сами участники свадьбы трактовали это как согласие невесты на брак. А. Терещенко отмечает, что в Пензенской губернии жениха на посаде повязывали платком, как женщину 54 . Речь идёт именно о том самом ранее подаренном невестой платке. С другой стороны, жених в некоторых областях должен был надеть на невесту свою шапку после выкупа. В Орловской губернии и Северном Прикамье сваты брали с собой на сватовство шапку жениха, и если невеста забирала её, она считалась просватанной [БССК].

Таким образом, здесь мы видим разорванный во времени обмен головными уборами. В русской традиции есть аналогичный целостный обряд: во время праздника Ивана-Купало, если парень и девушка хотели стать сужеными, они обменивались своими венками. В некоторых славянских странах этот обряд проводится на свадьбе.

Как правило, перед свадьбой невесте распускали волосы, с такой причёской она часто ехала на венчание. Для того чтобы после этого таинства заплести косы, иногда возвращались в дом родителей невесты, иногда заплетали их в церковной пристройке, но чаще всего – на пиру в доме жениха – (прямо за столом либо в отдельной комнате). Здесь мы видим ритуал смены причёски, который прерывается венчанием.